Это был исторический рядовой концерт. Пара 70-летних шалопаев, по совместительству великих джазменов, Чик Кориа и Гэри Бертон, резвились на сцене Светлановского зала Дома музыки.

Резвились вполне в физическом смысле. Чик Кореа подпрыгивал на массивном стульчаке, вколачивая барабанные очереди в чуткие клавиши рояля – этот лучший перкуссионист среди пианистов и лучший пианист среди перкуссионистов. А степенный Гари Бертон на носках туфель отплясывал танец живого вибрафона. Потом оба обтирались полотенцами…

Автор этих строк впервые услышал дуэт Кориа и Бертона на изданной в советские годы фирмой «Мелодия» (какой же еще…) виниловой пластинке. Не влюбиться в эти жаркие ритмы и виртуозное холотропное дыхание мастеров было невозможно, это был всепобеждающий поток иронии и жизнелюбия. В те годы Чик Кориа приезжал в СССР, чтобы поближе познакомиться с образом жизни советских – говорят, сам ходил в гастрономы и стоял в московских очередях. Он ведь видный сайентолог, рьяный. До такой степени рьяный, что в 1977 году распустил успешнейший звездный проект Return To Forever, едва бас-легенда Стенли Кларк порвал с сайентологией. Равнодушным к идеологии этого выходца из итальянской семьи никто не назовет.

Но какая идеология, если на сцене становится солнечно от россыпей тотального мажора даже в минорных композициях? Левая рука Чика наигрывает бесконечные упругие рэгтаймы, а правая фантазирует все новые и новые ритмические структуры – арпеджио становятся то самбой, то румбой, то томным диксилендом. Манера игры Кориа узнаваема мгновенно – и Бертон в дуэте с ним тоже становится «перкуссионистом», угловатая ритмика обращает романтические композиции в прихотливую телеграфную морзянку. И все-таки они романтичные! И никакого уныния.

«Мой друг Дейв Брубек», «мой друг Майлз Дэвис», «мой друг Диззи Гиллеспи»… Посвящения именам, от которых падают в обморок впечатлительные меломаны, Чик произносит словно нарочито небрежно и с лукавой чертовщинкой в уголках глаз. Они действительно были его друзьями, он играл с ними в разных составах, с этими невероятно громкими именами. А теперь улыбается, наблюдая за восторженной реакцией зала на эти небрежные «мой друг»… Он затягивает зрителей в историю с большой буквы. Историю джаза с большой буквы. И делает это элегантно и без малейшего пафоса.

Зрителям вообще непросто. Они привыкли аплодировать после каждой сольной импровизации. А как в этом дуэте вычленить «импровизацию», когда музыканты играют вместе с 1971 года, и слышат друг друга даже не с полуслова, а с полуноты? И вежливые аплодисменты звучат варварски посреди соло, по факту вступления одного из, заставляя музыкантов удивленно оглядываться в зал – но понимать и принимать искреннее восхищение публики.

На десерт – особое русское блюдо. Скрябин. Такой Скрябин: нерафинированный, перкуссионный, необратимо позитивный, жизнерадостный. Такой фьюжн, каким он только и может быть у Кориа и Бертона – странно было бы ждать от них уважительной дидактичности или смури. Они играют своего Скрябина – отчасти он напоминает в профиль Бартока, так же нежно любимого ими, но начисто лишенного иронии. Мило и… романтично, как ни странно употреблять такие выражения к людям такого возраста.

А на бис Чик Кориа и Гэри Бертон все-таки сыграли композиции из того «мелодиевского» винила – миксом, галопом, под многократно вспыхивающие аплодисменты. Это был реверанс к воспоминаниям о советских гастрономах. Наверное.

Как знать, что думали эти легенды мирового джаза, внимательно оглядывая верхотуры Дома музыки с ликующими и хлопающими людьми?..

Гуру КЕН
Фото - Светлана МАЛЬЦЕВА, Фото шоу-бизнеса